— Что ты там делаешь?
Чайка с довольным видом появилась в проеме амбразуры. Спрыгнула на пол, и метла мгновенно оказалась у нее за плечом.
— Я знаки ставила, — пояснила Чайка, — будто бы эта ступа мне принадлежит, будто бы я ее усмирила и теперь ее хозяйка. А то, что же, нам с каждой встречной девкой драться? Так и неприятностей нажить недолго.
— А мое начальство эти знаки не заметит? А то я таких неприятностей огребу, что на десятерых хватит.
— Не должно. А, в крайнем случае, я их сниму. — Чайка присела на корточки в углу, уже ставшем для нее привычным, и продолжила, не меняя тона: — Давай теперь с твоим начальством разбираться. Очень почему-то хочется ему насолить.
Влад смотрел, и в голову пришла мысль, не посещавшая его уже много лет: взять бы карандаш и нарисовать, как Чайка уютно чувствует себя в этой страшно неудобной позе.
Потом он заговорил:
— Я даже не знаю, с чего начать. Я был пилотом в имперских войсках; у нас империя — над каждым человеком есть свое начальство, и все, в конечном счете, подчиняются императору. Хотя и император тоже скорее символ, так что я даже не знаю, есть ли у нас хоть кто-то вполне свободный. Государство при империи самодовлеюще и подчиняет всех.
— Кракен какой-то, — вставила Чайка.
— Во-во. Хотя скорее голем — живет, но сам не живой. И всех живых парализует. Но все-таки пилот — это не самое худшее, что может быть с человеком, я люблю летать, мне нравились сложные задания, и у начальства я был на хорошем счету. Но потом кто-то решил, что меня выгоднее использовать по-другому. Меня лишили всего, даже имени, даже права называться человеком. За каждый шаг мне теперь приходится отчитываться, и за всякое свободное движение меня наказывают унижением и болью. С минуты на минуту восстановится связь с базой, где сидят мои командиры, и весь этот ад начнется заново.
— Почему же ты их слушаешь? — очень тихо и очень серьезно спросила Чайка.
— У них есть способ заставить меня слушаться. Способ зверский, бесчеловечный, но, по счастью, не всегда работающий. Понимаешь, есть такая характеристика пространства — пси-вектор. Так вот, когда он повышен, они не могут до меня достать. А сейчас он уменьшается с каждой минутой. Кроме того, я знаю, что, когда пси-вектор повышен, торпедники — то есть ведьмы — не летают. Что-то у вас с помелом происходит.
— Сытое помело летает всегда, — твердо объявила Чайка.
— А вчера?
— Вчера был кракен. Взлететь я бы могла, но он сожрет сразу.
— А прежде? Вот, смотри, тут графики, не знаю, поймешь ли…
К удивлению Влада, в графиках Чайка разобралась с ходу, сказались занятия кабалистикой. Она перекладывала исчерченные листы, морщила нос, потирала ладонью ссадину над бровью, потом объявила:
— Кажется, я знаю, что это. В эти дни из глубин инферно выплывали адские жители. Вот, вчера, это был Великий кракен. Разумеется, мы не летаем в эти дни — кому хочется попасть на зубы исчадью зла?
— Не понимаю, — сказал Влад. — Какое еще инферно? В космосе нет никакого инферно. Повышается пси-вектор, и повышается вероятность нервных срывов и космического психоза. Мы больше пятисот лет осваиваем галактику, но никаких адских жителей покуда не встретили, никто на зубы исчадьям зла не попадал.
— Мир, тот, что мы знаем, — словно младенцу, принялась объяснять Чайка, — состоит из земли, океана с островами и ада, о котором мы не знаем ничего, кроме того, что он есть. Где-то существует еще Старая Земля, но о ней никто не помнит, вот разве ты обещал показать…
— Что за средневековая космогония? — перебил Влад. — Добро бы вы одичали в своем захолустье и ничего о мире не помнили, но вы-то меж звезд летаете. Мы же с тобой в семистах парсеках от Земли встретились. Ну, вот это, по-твоему, что? — Влад ткнул в экран кругового обзора.
Камеры, с которых подавался сигнал, были расположены на самом носу корабля, и вид оттуда открывался такой, что дух захватывало. Безымянная планета торопилась накручивать дни, и солнце, еще недавно бывшее за горизонтом, поднялось уже довольно высоко, короткая ночь кончилась. Сильный ветер гнал облака по изумительно аквамариновому небу, сквозь которое нельзя было различить никакого намека на космос. На северо-востоке громоздился горный кряж, на краю которого упала ступа и где до сих пор дотлевал пожар, вызванный необдуманным выстрелом плазменной пушки. С других сторон начиналась холмистая степь, теряющаяся в дымке смазанного горизонта. Ничего живого на экранах заметить не удавалось, падения двух межзвездных гостей и огненные забавы разогнали всю окрестную живность.
— Это остров, — уверенно ответила Чайка. — В океане много таких, каждый возле своего огня. Этот остров хороший, тут и дышать можно свободно, и ходить, а на других без помела и одевки минуты не проживешь. Все острова плавают в океане, тут мы с тобой и встретились. По одну сторону океана — Земля, по другую — ад. Что делается там, мы не знаем, оттуда еще никто не возвращался, а недавно старшие сестры попросту запретили туда соваться, и строго запретили, за нарушение этого запрета — сразу развоплощение, безо всякой пощады. Может быть, ты и прав, и никаких адских жителей нет, а есть только мертвый хаос, но то, что прорывается оттуда в космический океан, мы привыкли называть инфернальными существами. Все-таки проще думать, что имеешь дело с живым, чем с мертвым, которое умеет охотиться и убивать.
— Круто, — признал Влад. — Это выходит, какие-то другие пространства или вселенные? Похоже, что средневековая космогония у меня, потому что мы не знаем ничего, кроме космического пространства и… в общем — островов. И Старая Земля — это такой же остров, что и этот. Ну что ж, кое-что мы все-таки выяснили. Значит, ты говоришь, пси-вектор возрастает, когда происходит энергетический прорыв из инферно в наш континуум… — Влад перехватил удивленный взгляд Чайки и пояснил: — Это я перевожу твои слова на свой язык. Обидно, что так получается, но учти: чтобы освободиться, я полезу не только в ад, но и вообще куда угодно.